rezoner

Рассказ с конкурса в "Массаракше" (тема - "Семь чудес света") Вот тут подробнее, и ссылки на другие истории.

- Ну так что, из Каппадокии едем в Бодрум? - предложил Бурцев, и занес фломастер над расстеленой поверх стола картой.

Мы сидели на кухне у Бурцева, он, я и третий наш друг, всегда тихий Степанов. Со школы он сохранил несложную кличку Степка. Он редко проявлял инициативу, но мог упереться и отказаться, и тогда сдвинуть его с места было невозможно. Чаще всего оказывалось, что не зря: то лавина сходила на горнолыжную базу, то ураган портил отпуск менее прозорливым путешественникам, то инфекция обращала белоснежные лайнеры в загаженные дизентерийные бараки.

Бурцев искал по всей Земле нехоженные и вместе с тем сравнительно доступные места. Искал верхним чутьем. Через пару лет после нашей поездки разведанные им территории становились популярными до оскомины, а еще через пару лет туда можно было уже не соваться: пьяных соотечественников с крашеными скандальными подругами можно наблюдать и в естественной обстановке.

На мою долю оставалась ерунда – выучить местный язык. Лапидарная строгость нашего общения с аборигенами облегчала задачу. Базовые потребности в еде, питье и любви не требовали излишнего красноречия.

– Нет, Митя, – твердо отвечал Степка. – В Бодрум мы не поедем.

– Можно спросить, почему? – ощетинился Бурцев.

Степка снял очки, подышал на стекла и протер. Мы терпеливо ждали – следовало потерпеть, и тогда полагался рассказ.

– Вы, болваны, знаете, как раньше назывался Бодрум? – деликатно поинтересовался наш товарищ.

В согласии с ритуалом, мы молча и с надлежащим смирением помотали головами.

– Это бывший Геликарнас, – начал Степка и внимательно оглядел нас. Повисла нехорошая пауза.

– Ни проблеска мысли, – вздохнул он. – Ладно, начнем с нуля.
Мы узнали в тот день об истории греческих колоний в Малой Азии, о происхождении слова «мавзолей» от имени геликарнасского царя Мавсола, о гибели этого чуда света, кое-что вообще об архитектуре. Главный вопрос начал томить меня уже в середине лекции, и наконец я сумел его сформулировать:

– Степка, а на хрена ты нам все это рассказываешь?

– А затем, что на городе этом лежит проклятие, – пояснил Степка. – Дух Мавсола бродит, пристроиться ему некуда, и он может натворить любую гадость.

Не то чтобы мы он нас убедил, но желание ехать в Бодрум пропало. Бурцев уткнулся в карту в поисках другого места для ночлега. Меня же фантазия увлекла в иную сторону.

– Слушай, а если вдруг Мавсол узнает про наш мавзолей Ленина, он сможет туда пробраться?

– Не думаю, – отвечал Степка. – Это архитектурное убожество его не привлечет.

– Жаль, а то бы успокоился, – заметил Бурцев, и разговор перешел на другую тему.

*************

Прошло несколько месяцев. Однажды осенью, в дождливую и туманную ноябрьскую ночь, я приехал в Москву, на Ленинградский вокзал, и вышел на площадь в поисках такси.

Таксисты были мрачны и грубы, заламывали несусветные цены и не желали торговаться. Я совсем было решил ехать на метро, но напоследок махнул рукой проезжающей машине. Она бесшумно притормозила и оказалась громадным черным мерседесом. За рулем сидел немолодой, крупный мужчина ближневосточного облика.

– Куда ехать? – спросил он с заметным акцентом.

Я назвал адрес Бурцева в Замоскворечье.

– Дорогу покажешь? Я город не знаю, – сообщил водитель. Я кивнул, недоумевая про себя, что это за странный типаж, и мы поехали. Водитель молчал и напряженно вглядывался в черноту за окном. Дождь усилился, в отдалении сверкнула молния. Фонари горели через один, некоторые улицы были и вовсе темными. Вскоре я сбился с дороги, но продолжал командовать уже по интуиции – направо, налево. Наконец, впереди забрезжило сияние. Машина сбавила ход.

– Что это за зубчики впереди? – поинтересовался мой до того безмолвный Автомедон.

– Боюсь, это Красная площадь, – отвечал я огорченно: придется теперь разворачиваться.

Водитель, однако, встрепенулся и прибавил газ. Напрасно я умолял его притормозить и искать объезда, он не слушал. Мы миновали ГУМ: против всех моих ожиданий, проезд по Красной площади был открыт, хоть и ограничен полосатыми конусами. Призрачные и бесшумные, скользили по торцам автомобили и автобусы и скрывались в тумане за собором Василия Блаженного.

Посреди площади мы неожиданно остановились, и шофер мой, не сказав ни слова, вышел из мерседеса. Обогнув машину спереди, он зашагал в сторону Кремля. В недоумении, встревоженный, я выскочил и крикнул ему вслед: «Куда же вы? Туда нельзя!» Но он уже приближался тяжкой поступью к кубическому приземистому зданию, и я только мог бессильно наблюдать за всем дальнейшим.

Передний фасад мавзолея был ярко освещен, боковые же скрывались в полутьме, и из этой-то полутьмы выступили навстречу шоферу две безликие фигуры. Раздался резкий окрик, но шофер не сбавил хода. Фигуры ускорили шаг, раздались еще выкрики, а потом сухие, как щелчок кнута, выстрелы.

Я уже отступил в тень у ГУМа, и, поколебавшись, быстрым шагом пошел в сторону Иверской часовни. Стрельба все продолжалась. Я свернул за угол, и навстречу мне с воем сирен промчалась кавалькада полицейских машин.

Через час я сидел на той же уютной кухне у друга моего Бурцева. Дрожь унялась, и я вполголоса рассказывал ему о событиях первой половины ночи. Бурцев, дослушав, налил мне второй стакан рому и предложил:

– Ложись-ка спать, утро вечера мудренее.

Я и не вспомнил бы нашего весеннего разговора, если бы с утра не прочитал в новостях об ужасном провале в городе Бодруме. Погибло множество людей, а также провалились сквозь землю руины знаменитого Мавзолея. В тех краях, впрочем, подобные происшествия, именуемые карстовыми явлениями, не редкость. Грунтовые воды размывают под землей мягкие известняки, и в конце концов верхние слои, лишенные опоры, обрушиваются внутрь. Грунты с карстовыми явлениями ненадежны для любого вида инженерных сооружений, сообщает энциклопедия и на этом закрывает вопрос.