rezoner

У моего папы был товарищ по работе, звали его, скажем, Андрей Григорьевич. У него была мощная челюсть, орлиный нос и царская осанка. Его все любили, и мужики и особенно, конечно, женшины - очень был обаятельный. И говорил он всегда громко и с красивыми интонациями. Они ему достались по наследству, потому что происходил он из знаменитой семьи русских актеров. Фамилия была редкая и узнаваемая.

Я его видел пару раз, когда был маленьким, и он меня при встрече как-то особо изошренно подразнил. А именно, прошелся по поводу моих планов стать знаменитым - сказал, что с моей простой фамилией надо долго трудиться, чтобы меня стали узнавать и запомнили.

И вот однажды, уже классе в десятом, выхожу я вечером из метро на остановку автобуса. Народ стоит, безнадежно ждет автобуса. Обычно туда подъезжали левые маршрутки, и копеек по десять развозили людей, но тут и того не было. Народ обсуждал такси и горевал, что скоро поднимут цены, будет 20 копеек за километр вместо 10. Тогда, говорят, совсем хана, ни на чем не уедешь.

И вдруг я слышу знакомый голос. Ба, да это Андрей Григорьевич со своими мхатовскими интонациями:

- Лично мне перейти на новые цены будет легче. Спросите, почему? Когда я узнал о повышении, я стал для тренировки ездить на "универсалах".

(А действительно, были такие такси на основе "Волги"- универсала, грузовой, и на них цена была 15 копеек за километр).

- Так что я смягчил удар, и теперь мне повышение не страшно. И всем советую!

И смотрит на меня, но не узнает: понятно, я же вырос сильно за несколько лет. Тут я понял, что надо сказать.

- Так то, - говорю, - вы, Андрей Григорьевич! Это ж не каждый сможет!

Народ повернулся с любопытством в мою сторону, и сам он тоже с непониманием смотрит и спрашивает растерянно:

- А откуда вы меня знаете?

- Ну как же, - отвечаю я, - Андрей Григорьевич! Да кто же вас не знает!

Народ ничего не понимал, но многие захихикали. А вот это растерянное выражение у Андрея Григорьевича на лице, небось, первый раз за многие годы, и было мне наградой.

А тут и автобус подошел, и мы все уехали.